Энди явился к Нортону в дождливый ветреный день когда большие серые
облака ползли по небу над серыми стенами, в день, когда с полей, лежащих
вокруг тюрьмы, сходил последний снег, обнажая безжизненные пожелтевшие
клочки прошлогодней травы.
У Нортона был солидных размеров офис в административном отделе тюрьмы,
а прямо за его столом располагалась дверь, ведущая в комнату помощника
коменданта. Помощник в тот день отсутствовал, а в его конторе был один из
заключенных, убогий прихрамывающий тип, имя которого я уже не припомню. Все
звали его Честером. Ему было поручено поливать цветы в помещении и натирать
полы. И у меня есть сильное подозрение, что земля в цветочных горшках в тот
день осталась сухой, а все, что Честер в тот день натирал - это собственное
грязное ухо о замочную скважину.
Он услышал, как дверь, ведущая в кабинет коменданта из коридора,
отворилась и захлопнулась, и Нортон сказал:
- Добрый день, Дюфресн, чем могу Вам помочь?
- Видите ли, - начал Энди, и старина Честер признавался нам, что едва
смог узнать его голос. - Видите ли, комендант, произошло нечто... Со мной
случилось нечто такое, что я... я затрудняюсь, с чего и начать.
- Ну что ж, почему бы Вам не начать сначала? - спросил Нортон своим
елейным голоском, словно предназначенным для зачитывания псалмов.
- Наверное, это будет лучше всего.
Энди так и поступил. Он напомнил Нортону подробности преступления, за
которое попал в Шоушенк. Затем в точности пересказал всю историю, которую
услышал от Томми Вильямса. Он назвал Томми, и возможно вам это покажется не
слишком мудрым в свете последующих событий, но что ему оставалось делать?
Ведь иначе его история звучала бы и вовсе неправдоподобно.
Когда он закончил, некоторое время Нортон молчал. Я ясно вижу его,
откинувшегося на спинку кресла под портретом Рида, висящим на стене: пальцы
сплетены, губы сжаты, лоб собран в морщины, почетный значок на груди тускло
поблескивает.
- Да, - наконец произнес комендант, - это одна из самых дурацких
историй, которую я когда-либо слышал. И знаете, Дюфресн, что меня больше
всего удивляет?
- Что, сэр?
- Что Вы всему этому поверили.
- Сэр! Я не понимаю, что Вы хотите этим сказать? - Произнес Дюфресн, и
Честер говорил потом, что он едва мог узнать голос человека, тринадцать лет
назад справившегося с Байроном Хендлеем. Сейчас Энди с трудом выговаривал
слова, голос его дрожал.
- Что ж, произнес Нортон, - для меня вполне очевидно, что этот
молокосос Вильямс был Вами совершенно очарован. Попал под Ваше влияние,
скажем прямо. Он услышал Вашу горестную историю, и вполне естественно с его
стороны было желание как бы... оправдать Вас и приободрить. Вполне
естественно. Он молод, не слишком рассудителен. Он никак не мог предвидеть,
в какое состояние это Вас приведет. Все, что я могу предложить...
- Разве я бы об этом не подумал? - Перебил Энди. - Но я никогда не
говорил Томми от том человеке, работавшем при клубе. Более того, никому не
мог об этом говорить, в этом просто не было необходимости. Но описание
сокамерника Томми и того парня, которого я помню... они же идентичны!
- Прекрасно, но теперь Вы склоняетесь к одностороннему восприятию
действительности, - ответил Нортон. Фразочки типа "одностороннее восприятие
действительности" усваиваются в большом количестве людьми, проходящими
обучение, чтобы потом работать в исправительных учреждениях. И они применяют
эти словечки к месту и не к месту.
- Но это не так, сэр.
- Это Ваша точка зрения. Моя же принципиально иная. И учтите, что у
меня нет никаких фактов, кроме Вашего слова, что действительно такой человек
работал в клубе "Фальмауф Хилл". - Нет, сэр, не только, потому что... -
Подождите, - остановил его Нортон, голос его становился все громче и
уверенней, - давайте посмотрим на дело с другой стороны. Предположим на
секунду, просто предположим, не более, что действительно существовал человек
по имени Элвуд Блеч.
- Блайч, поправил Энди.
- Пусть Блайч, какая разница. И будем считать, что он действительно
являлся сокамерником Томаса Вильямса в Роуд Айленд. Шансы очень высоки, что
он сейчас уже на свободе. Более чем высоки. Ведь мы даже не знаем, сколько
времени он провел в тюрьме, прежде чем попал в камеру Вильсона, не так ли?
Известно только, что он был осужден на шесть лет.
- Нет. Мы не знаем, сколько времени он отсидел. Но я полагаю, есть
шанс, что он все еще там. Даже если это не так, в тюрьме сохранились
сведения о его последнем адресе, имена близких друзей и родственников.
- То и другое, как Вы понимаете, может ровным счетом ничего не значить.
Концы в воду, и все тут.
Энди секунду помолчал, затем взорвался:
- Да, но есть шанс, так ведь?
- Да, конечно. Итак, Дюфресн, предположим далее, что Блейч не только
существует, но и находится поныне в Роуд Айленд. И что же, по-вашему, он
скажет, когда мы придем к нему с показаниями Вашего Томми? Возможно, он
упадет на колени, возведет глаза к небу и, рыдая, признается во всех своих
грехах?
- Как можно быть настолько тупым? - пробормотал Энди так тихо, что
Честер едва мог его слышать. Зато коменданта он услышал превосходно.
- Что?! Как Вы меня назвали?!
- Тупым! - закричал в ответ Энди, - или это намеренно?
- Дюфресн, Вы отняли пять минут моего времени - нет, семь - а я сегодня
очень занят. Итак, полагаю, нашу встречу можно объявить законченной и...
- В клубе хранятся все старые бланки и карточки, Вы хоть это понимаете?
- продолжал кричать Энди. - У них и налоговые бланки, и В-формы, и
компенсационные карточки для уволенных, и на каждой его имя! Кто-нибудь из
администрации, кто работал в клубе прежде, остался там и сейчас! Возможно, и
сам старик Бриггс, ведь прошло пятнадцать лет, а не вечность! Они вспомнят
его! Если Томми подтвердит все, что рассказывал ему Блейч, и Бриггс
удостоверит, что Блейч действительно работал при клубе, мое дело возобновят!
Я смогу...
- Охрана! Охрана! Уберите этого человека!
- В чем дело? - дрогнувшим голосом спросил Энди. - Это моя жизнь, моя
возможность выйти на волю, Вы это понимаете? Почему бы не сделать всего лишь
один запрос, чтоб подтвердить историю Томми? Послушайте, я заплачу...
Затем, по словам Честера, последовал легкий шум: охранники схватили
Энди и потащили его прочь из кабинета.
- В карцер, - сухо сказал Нортон, и я представляю себе, как он при этом
провел рукой по своему значку. - На хлеб и воду.
И Энди, окончательно вышедшего из-под контроля, увели. Честер говорил,
что он слышал, как уже в дверях Энди продолжал кричать на коменданта: - Это
моя жизнь! Неужели не понятно, это моя жизнь!
