Нортон наконец получил добровольца из ночной смены, который согласился
лезть в дыру, открывшуюся за плакатом. Это был охранник Тремонт, бедняга,
который явно не стоял в очереди, когда Господь раздавал мозги. Возможно, ему
пригрезилось, что он получит бронзовую звезду или нечто в этом роде. Как
выяснилось, это оказалось большой удачей, что в лаз проник человек примерно
того же роста и комплекции, что и Энди. Если бы туда полез охранник с
толстой задницей, каковых большинство, могу биться об заклад, что он бы
торчал там и поныне.
Тремонт полез внутрь, держась за конец нейлонового шнура, который
кто-то нашел в багажнике своего автомобиля. Шнур для надежности обмотали
вокруг талии охранника, в руку сунули мощный фонарь. Затем Ганьяр, который
передумал уходить в отставку и который был единственным мыслящим человеком
из присутствующих, откопал кипу распечаток, являющих собой план тюрьмы. Я
прекрасно себе представляю, что он там увидел. Тюремная стена в разрезе
смотрелась как сэндвич: вся она была толщиной в десять футов, внешняя и
внутренняя секции были по четыре фута каждая, между ними оставалось
свободное пространство в два фута. В чем и заключался весь фокус.
Приглушенный голос Тремонта донесся из дыры:
- Здесь что-то скверно пахнет, комендант.
- Не обращайте внимания! Продвигайтесь вперед.
Ноги Тремонта исчезли в дыре.
- Комендант, здесь жутко воняет.
- Вперед, я сказал! - Заорал Нортон.
Едва слышный печальный голос Тремонта:
- Пахнет дерьмом. О Боже, это оно, дерьмо, это же дерьмо! О Господи
Иисусе. Сейчас меня стошнит. Дерьмо. Ведь это дерьмо. Боже...
После чего последовал характерный звук, свидетельствующий о том, что
желудок бедняги выворачивается наизнанку.
Я ничего не мог с собой поделать. Весь последний день - нет, все
последние тридцать лет с их событиями - все стало вдруг на свои места, ясно,
как Божий день, и я расхохотался. У меня никогда не было такого смеха с тех
пор, как я переступил порог этого чертова места. И Боже, как мне было
хорошо!
- Уберите этого человека! - Орал Нортон, а я смеялся так, что
совершенно не мог понять, имеет ли он ввиду меня или Тремонта. Я свалился с
ног и корчился на полу камеры, не в силах остановиться. Я не смог бы
прекратить смеяться, даже если бы Нортон приказал пристрелить меня на месте.
- Уберите его!
Да, друзья, это было про меня. Убрали меня непосредственно в карцер,
где я и провел последующие пятнадцать дней. Срок довольно долгий. Но как
только я вспоминал о стенаниях бедняги Тремонта - "Дерьмо, Боже мой, это
дерьмо" - и представлял Энди Дюфресна, направляющегося к югу в собственной
машине, в костюме и при галстуке, я начинал хохотать. Все пятнадцать дней я
просто стоял на голове. Возможно потому, что какая-то часть моего существа
была сейчас с Энди Дюфресном. С Энди, который прошел через дерьмо и вышел
чистым, с Энди, едущим к океану.
