Но в 15.00 Энди в офисе Нортона не было. Комендант самолично ворвался в
пятый блок, где все мы были заперты на целый день, несколько часов спустя.
Задавали ли нам вопросы? Мягко сказано. Мы только тем и занимались в этот
день, что отвечали на бесконечные вопросы нервничающих озлобленных
охранников, которые чувствовали, что им скоро не поздоровится. Все мы
говорили одно и то же: ничего не видели, ничего не слышали. И насколько я
знаю, все мы говорили правду. Я в том числе. Все мы сказали слово в слово
одно: Энди был на месте, когда запирали камеры и гасили огни. Один парень с
невинным видом заявил, что видел, как Энди пролезает в замочную скважину, и
эта фраза стоила ему четырех дней карцера. Нервы у всех были на пределе.
Итак, к нам спустился сам Нортон. Его голубые глазки побелели от ярости
и, казалось, могли бы высекать искры из прутьев решетки. Он смотрел на нас
так, как будто думал, что мы все заодно. Могу спорить, он был в этом уверен.
Он вошел в камеру Энди и огляделся. Камера была все в том же состоянии,
в каком ее оставил Энди: кровать расстелена, но не похоже, чтобы на ней
сегодня спали. Камни на подоконнике... но не все. Один, который Энди больше
всего любил, он забрал с собой.
- Камни, - прорычал Нортон, сгреб их в охапку и выбросил в окно. Ганьяр
вздрогнул, но ничего не сказал. Взгляд Нортона остановился на открытке.
Линда оглядывалась через плечо, держа руки в задних карманах облегающих
бежевых слаксов. Майка-топ подчеркивала великолепный бюст и нежную гладкую
кожу с темным калифорнийским загаром. Для Нортона с его баптистскими
воззрениями такая девица была исчадием ада. Глядя на него в эту минуту, я
вспомнил, как Энди когда-то сказал, что может пройти сквозь картинку и стать
рядом с девушкой.
В точности так он и поступил, как Нортон обнаружил парой секунд позже.
- Какая пакость! - Прошипел комендант, сорвав картинку со стены резким
жестом.
И обнажил довольно большую зияющую дыру в бетоне, которая была скрыта
за плакатом.
