Итак, все текло своим чередом. Если бы Нортон мог видеть, как изменился
Энди в глубине души, он был бы доволен результатами своих трудов. Но для
этого ему пришлось бы заглянуть чуть глубже, чем он привык.
Он говорил Энди, что тот идет по прогулочному двору, как по гостиной на
званом ужине. Я называл такое поведение чуть иначе, но прекрасно понимаю,
что именно имел ввиду комендант. Я уже говорил, что Энди носил свою свободу
как невидимый пиджак, и хотя он находился за решеткой, никогда не походил на
заключенного. Глаза его никогда не принимали отсутствующего тупого
выражения. Он никогда не ходил так, как большинство здесь - сгорбившись,
вжав голову в плечи, тяжело переставляя ступни, словно они налиты свинцом.
Нет, не такой была походка Энди: легкий шаг, расправленные плечи, будто он
возвращается домой, где его ждет прекрасный ужин и красивая женщина вместо
пресного месива из овощей, переваренной картошки и двух жирных жестких
кусочков того, что скорее можно назвать пародией на мясо... Плюс картинка с
Реквель Элч на стене. И за все эти четыре года, хотя Энди и не стал таким
же, как остальные, он приутих, замкнулся в себе, стал более молчаливым и
сосредоточенным. И кто может его винить? Разве что Нортон.
