Ганьяр отказался залезать в эту дыру. Нортон приказывал ему - Боже, это
надо было слышать, как Нортон во весь голос орал на капитана - а Ганьяр
просто отказывался, да и все тут.
- Уволю! - Вопил Нортон. Более всего он напоминал в этот момент
истеричную бабу. Все спокойствие было окончательно утеряно. Шея покраснела,
на лбу вздулись и пульсировали две вены. - Вы ответите за это, Вы... Вы,
француз! Лишитесь работы, и я уж послежу за тем, чтобы ни одна тюрьма в
окрестности не приняла такого кретина!
Ганьяр молча протянул коменданту служебный пистолет. С него было
достаточно. Уже два часа, как закончилась его смена, шел третий час, и все
это ему порядком надоело. События развивались таким образом, будто
исчезновение Энди из нашей маленькой семьи толкнуло Нортона на грань
ненормальности... Он был просто сумасшедшим в ту ночь. Двадцать шесть
заключенных прислушивались к грызне Нортона и Ганьяра, пока последний свет
падал с тусклого неба, какое бывает поздней зимой. И все мы, долгосрочники,
которые видели не раз смену администрации и перепробовали на своей шкуре все
новые веяния, все мы сейчас знали, что с Самуэлем Нортоном случилось то, что
инженеры называют критическим напряжением.
И мне казалось, что я слышу далекий смех Энди Дюфресна.
